Глухомань бездорожная

Радиоприемник был старый, он шепелявил и кашлял словно старик. Люба подергала проволоку, заменяющую антенну, покрутила ручку настройки. Звук стал более чистым, из динамика полилась грустная песня. Она подперла рукой щеку и уставилась в окошко, за которым хмурилось осеннее небо.
«Безответная любовь, безнадежная, как лесная глухомань бездорожная», - женским хрипловатым голосом пел приемник. Люба посмотрела на него удивленно, словно на живое существо, узнавшее ее тайну.
Действительно, глухомань бездорожная… То, что для других оборачивалось радостью, встречами, а затем и свадьбой, для нее стало мучением, болью. Ее любовь оказалась безответной.
Поначалу она, вдохновленная чувством, писала стихи о любви, и молилась о своем избраннике. Люба не сомневалась, что любящий Небесный Отец предназначил им с Володей быть всегда вместе. Не беда, что молодой человек пока об этом не догадывается. Он просто не сможет не заметить ее любящий взгляд, не сможет не оценить глубину ее искреннего чувства…
И однажды Володя подошел к ней после молодежного общения и предложил отвезти домой. Замирая от волнения, Люба кивнула: она не смогла произнести ни слова.
В машине тихо играла музыка, терпко пахло мужским одеколоном, за окном бежали огни вечернего города. Девушке казалось, что весь мир слышит, как гулко бьется ее сердце; но каким-то образом ей удавалось поддерживать непринужденный разговор, и даже шутить. Молодые люди долго беседовали, остановившись неподалеку от дома Любы. Оказалось, что у Любы с Володей много общего, и им хорошо вдвоем.
Прощаясь, Владимир робко прикоснулся к руке девушки, заглянул в глаза: «Спасибо тебе за вечер». И впервые Люба, не таясь, не пряча чувств, посмотрела в его глаза. Он вышел и галантно открыл дверцу, девушка выпорхнула из автомобиля и остановилась у ворот маленького покосившегося домика.
- Ты живешь здесь? – удивленно спросил парень.
- Да, - беззаботно кивнула Люба. – Меня вырастила бабушка. Мы с ней вдвоем живем.
- Вот как, – голос Володи прозвучал вдруг неестественно сухо. – Ну… пока. Мне пора, я спешу.
Он окинул взглядом стройную фигурку девушки. Показалось Любе, или действительно в его взгляде сквозило сожаление, словно он прощался с ней? Эта встреча была их первым и последним свиданием, еще долго Люба надеялась на взаимность, желала, как и раньше поймать взгляд Володи, ответить на его улыбку. Но он старательно избегал ее взгляда. Она не понимала, почему, но и претензий предъявить ему никаких не могла. Он ничего и никогда ей не обещал, не говорил о своих чувствах. Несколько робких прикосновений к руке, улыбки и тот единственный раз, когда он проводил ее домой - ни к чему его не обязывали. Только сердце не заставишь успокоиться. Сердце болело.
Любе не хотелось больше идти в церковь. Нет, она не потеряла любви к Богу и интерес к Слову Божьему. Но каждый раз встречать Володю и делать вид, что ничего не произошло, было трудно. Она понимала, что иногда ведет себя глупо: смотрит на него пристально, вздрагивает, когда парень с ней здоровается. Больше всего Люба боялась пересудов, догадок и слухов, которые, к сожалению, случаются и среди христиан.

Приемник уже давно распевал веселые, легкомысленные песенки, а девушка все сидела, задумавшись, отдавшись воспоминаниям. Хлопнула дверь, повеяло холодом и сыростью.
- Что делаешь? – спросила бабушка, вернувшаяся из церкви. – И что же ты все дома сидишь? И в церковь сегодня не пошла, и с молодежью совсем общаться перестала. Ох, болит мое сердце…
- Все у меня хорошо, - махнула рукой Люба. Затем выключила приемник и стала накрывать на стол. А мысли унеслись к разговору, который она подслушала несколько дней назад…
Молодежь украшала зал церкви к празднику жатвы. Все были радостными, оживленными. Было что-то особенное в этом совместном труде, в ожидании праздника. Любе передался всеобщий, радостный настрой, и она вдохновлено расставляла букеты в вазах и вазочках везде, где только возможно.
Ей не хватило ваз, и девушка направилась к кладовой, в которой можно было найти все что угодно. Люба уже взялась за ручку двери, но вдруг четко услышала свое имя. Сначала она решила уйти, но голоса ей были знакомы. Понимая, что поступает неправильно, Люба все же прислонилась к косяку и стала напряженно вслушиваться. За дверью Сергей – руководитель молодежи разговаривал с Володей, и разговор шел о ней.
- Ты ведешь себя не по-христиански, - взволнованно говорил Сергей.
- Я нормально себя веду, - раздраженно отвечал Володя. – Почему ты думаешь, что я в чем-то виноват? Я ничего не обещал этой девушке. Подумаешь…
“Действительно, он мне ничего не обещал”, - печально подумала Люба. Голоса стали тише, и она уже не могла расслышать, о чем идет речь.
Люба была расстроена, и не задумывалась о том, что кто-то может ее увидеть, что она не должна подслушивать, не должна унижаться… А следующие слова, произнесенные глубоким красивым голосом Владимира, заставили ее вздрогнуть и покраснеть:
- Сергей, я все понимаю. Она красивая, умная и даже духовная – редкое сочетание. Но она почти нищая. Любовь любовью, но я хочу нормальную семью, приличные условия.
- Нужно на Бога надеяться, а не мозги девушкам пудрить, - спокойный, вежливый Сергей, видимо, был очень возмущен - в его голосе звучала сталь.
Люба ушла, забыв о вазах, цветах, и празднике. Все отступило на второй план. Слова Владимира ранили ее так сильно, что она чувствовала почти физическую боль…
… Зайдя в дом, Люба без сил опустилась на скамью у двери. Бабушки не было дома, видимо, она опять помогала кому-то, или читала полуслепой соседке Библию. Девушка обвела взглядом комнату, в которой прошла вся ее недолгая жизнь.
Да, она и, правда, нищая. В их домике время словно остановилось – обстановки не коснулись веяния моды. На полу лежали коврики, связанные бабушкой из лоскутков ткани; круглый деревянный стол занимал центр комнаты; над ним висела лампа в старинном абажуре с бахромой - Люба очень любила читать за этим столом. В золотистом свете лампы книга казалась гораздо интереснее. Две кровати с горой подушек, швейная машинка, на которой Люба шила для себя и бабушки почти всю необходимую одежду – вот и все их богатство. Она никогда не задумывалась о том, почему у них нет телевизора и мягкой мебели, ковров и хрусталя. В детстве она часто спрашивала бабушку: почему мама с дядей Костей и братом живут в квартире, а она у бабушки. Подросла и поняла: дяде Косте не нужен был чужой ребенок, а мама боялась остаться без мужа с двумя детьми.
Когда ей было лет десять-одиннадцать, родные уехали работать и жить в Москву, а в Любиной жизни все оставалось по-прежнему. Редкие денежные переводы напоминали о том, что у нее есть мать, но и они перестали приходить лет пять назад…
“ Неужели все вокруг относятся ко мне так же, как Володя? – растерянно думала девушка. – Неужели отсутствие телевизора и золота может сказаться на отношениях между людьми? И он же христианин…” Люба чувствовала себя так, словно ее унизили прилюдно. Она решила не ходить в церковь на праздник Жатвы. Она просто боялась увидеть в чьих-нибудь глазах насмешку или жалость. Тихий голос твердил ей, что братья и сестры любят ее, но обида была так велика, что девушка не слышала ни голоса разума, ни голоса Святого Духа.
Однако в воскресенье утром Люба все же пошла на служение. Она не привыкла оставаться дома в воскресное утро, не хотела огорчать бабушку, да и в церковь очень хотелось. Однако она волновалась, словно идет туда впервые. Как встретит ее молодежь? Догадался ли кто-то кроме Сергея о ее чувствах? Как отнесется к ней Володя?
Все было как обычно: она сидела на балконе рядом с подругами, слушала пение хора и проповеди; искренне молилась, забыв обо всех огорчениях. После служения молодые христиане пили чай, общались, пели под гитару. Домой расходились поздно.
Люба вышла за ворота одна и медленно пошла по узкой улочке, вдыхая горьковатый осенний воздух. Впереди она увидела знакомый силуэт – это была Катя Черкасова. Люба окликнула ее и ускорила шаг.
- Как хорошо! Пойдем вместе, - улыбаясь, сказала Катя. – Нам ведь по пути.
- Конечно, - чувствуя непонятную радость, произнесла Люба, и взяла Катю под руку.
Какое-то время они шли молча. Городок в тумане осенних сумерек был загадочно красив: листья с тихим шелестом опускались на землю, приветливо, по-домашнему светились окна домов.
- Как дела? - словно невзначай спросила Катя.
Люба неопределенно пожала плечами. Ответить, что у нее все хорошо, она почему-то не смогла, а говорить о своей обиде не хотелось.
- Знаешь, - осторожно начала разговор Катя. – Сергей очень переживает о тебе, просил поговорить…
- А кто он такой, чтобы вмешиваться в мою жизнь? – раздраженно проговорила Люба.
Обида вскипела с новой силой, и теперь виноватыми ей казались все: и Володя, и Сергей и Катя.
- Он - молодежный лидер, он - твой друг.
- Да все у меня нормально, - уже спокойнее ответила Люба. – Ну, влюбилась не в того, подумаешь…
- Я однажды тоже влюбилась не в того.
Люба с интересом взглянула на Катю. Она знала ее с самого детства, но никогда даже представить не могла, что Катя могла быть в кого-то влюблена. Казалось, что эта девушка полностью отдала себя на служение Богу и земные чувства и проблемы ей неведомы. Когда Люба была ребенком, Катя вела уроки в воскресной школе. Для всех девочек от шести лет и старше учительница Катя была примером. Люба помнит, как ей хотелось быть такой же, как Катя – одеваться так же красиво, но скромно; иметь такие же густые длинные волосы; ходить в церковь с Библией в кожаном футляре, и быть такой же радостной, светлой.
- Мне было девятнадцать, мы вместе посещали стариков, работали в воскресной школе, жили на одной улице и часто ходили вместе в церковь. В глазах окружающих мы были почти помолвлены. Да и я так считала, поэтому не удивлялась, если он говорил о нашем будущем, о нашем служении и даже детях…
- А потом?
- А потом нас объявили в церкви как пару, мы даже к свадьбе стали готовиться. Мой жених уехал в командировку и… не вернулся.
- Он что – погиб? – ужаснулась Люба.
- Ну что ты, - улыбнулась Катя. – Он и сейчас жив - здоров, у него уже трое детей.
- А я думала, что ты дала обет безбрачия.
- Да нет, Любаша, этого я Богу не обещала. Но после того, как и мне стало известно, что мой жених нашел себе другую, я долго говорила с Ним. Сначала я плакала, обвиняла Его во всем. Потом клялась никого и никогда не любить, потому что любовь сделала меня беспомощной. Был момент, когда я даже решила жить как все в этом мире, на работе многие парни предлагали мне пойти на дискотеку, в кино…
- Но ты не вышла замуж за неверующего, не стала злой, не замкнулась в себе. Как у тебя это получилось?
- В один из вечеров, когда я как обычно лила слезы, закрывшись в комнате, Господь говорил со мной. Знаешь, это было так чудесно. Я вдруг почувствовала, что Он рядом. Казалось – протяну руку и коснусь Его. И Его голос… Раньше я не раз слышала его в сердце, я знала Его голос. А теперь он звучал не внутри меня, а снаружи. Я не могу сказать, какой он был: высокий или низкий, громкий или тихий. Это как слушать звенящую тишину: вроде бы и слышишь что-то, а описать невозможно.
- И что сказал тебе Господь? – почему-то шепотом спросила Люба.
- Я, конечно, могу тебе рассказать. Он сказал, что я могу или по-прежнему ненавидеть бывшего жениха и жалеть себя; или дарить всю свою накопившуюся любовь, которая не нужна моему бывшему, другим… Но тебе Он может сказать что-то совсем иное, моя жизнь – это моя. Помнишь, как у Льюиса: «Дитя, мы говорим о тебе, а не о ней…»
- «У каждого своя история» (К.С. Льюис "Конь и его мальчик"), - продолжила Люба.
- Точно, - улыбнулась Катя.
Все было по-прежнему: листья, осень, запах дыма и сырости, окна домов и подслеповатые фонари. Но Люба видела в ином свете и свою жизнь, и историю с Владимиром. Две девушки неторопливо продолжали свой путь, держась за руки.
«Вперед, подальше от бездорожной глухомани», - подумала Люба, глядя на освещенную фонарями родную улочку.

Глухомань бездорожнаяПроза

Глухомань бездорожная
Проза